Если мы не каждый день соблюдаем библейские заповеди, это же не означает, что надо каждый раз Библию переписывать. Это означает, что нам надо над собой работать.

Что значит — Конституция как живой организм?

Вот есть основной текст — 137 статей. Есть больше 90 федеральных конституционных законов, прямо предусмотренных Конституцией. Есть больше сотни решений Конституционного суда, которые имеют отношение к трактовке либо самого текста Конституции, либо разъясняют правовые позиции Конституционного суда. Таким образом, наш Основной Закон живет и постоянно развивается. Его надо видеть во всей этой совокупности.

Я точно знаю, что любое заявление о подготовке новой Конституции — это политический риск. Особенно если налицо какой-то социальный или экономический кризис. Ведь в то время, когда Конституционное собрание будет готовить новый текст, страна фактически окажется без надежной власти. Если ситуация стабильная, то, возможно, никто этого не заметит. Сидят юристы и чего-то там пишут. Но если какие-то потрясения, то никому бы не пожелал жить в такое время.

В чем была ошибка Горбачёва? Переписывание основ государства происходило в период тяжелейшего социально-экономического кризиса. Ново-Огаревский процесс и Союзный договор — это все равно, что бороться одновременно с пожаром и потопом путем замены фундамента дома. Это была полная катастрофа.

Но тем не менее 2020 год оказался для неприкосновенности Конституции последним.

Смотрю я сегодня на новенький конституционный томик, как говорится, «издание дополненное и исправленное», и думаю: ну чем же моя прежняя Конституция помешала?

Хорошо, пусть будет не моя, а наша. Та самая, которую я писал и по которой мы все эти годы жили. Вот честно: зачем ее понадобилось перекраивать? Не понимаю.

Каким политическим процессам она помешала — тоже понимаю не очень. Ведь все новшества вполне можно было урегулировать имеющимися конституционными инструментами.

Поначалу, когда Владимир Путин заявил, что назрела настолько настоятельная необходимость поправок в Конституцию, что нельзя медлить ни секунды, некоторые горячие головы начали даже кричать о конституционном перевороте. А теперь, когда поправки приняли, то вроде бы ничто и не перевернулось. Всё в порядке, всё стабильно. Зачем же это было сделано?

То, что теперь какие-то балансы восстановлены, даже обсуждать нет смысла. Есть еще не менее задорное объяснение, что вся суматоха была ради того, чтобы в этом лесу поправок запрятать один-единственный листик — обнуление президентских сроков.

А мне кажется, что этот пункт тут совсем не главный.

У адептов «классической демократии» западного толка к России много претензий: дескать, нет у нас ни нормальной многопартийности, ни свободных и независимых СМИ, ни институтов гражданского общества, ни реальной политической конкуренции. А если и есть, то все какое-то неправильное. Даже Конституция какая-то «странная» — больше четверти века стоит практически нетронутая, одна из самых долгоживущих демократических конституций в мире.

Но вдруг сам глава государства инициирует конституционную реформу, глубинный смысл которой практически никому не ясен, но участвовать хотели все — от академиков до балерин. И как со всякой революцией (по факту речь идет не о «точечном изменении» Конституции, а о по-настоящему революционных переменах), главная проблема заключается не в том, чтобы победить. Главная проблема — а что теперь с этой победой делать? Вернее, какая реальность возникает за дымом от победных салютов всенародного голосования?

Готовы ли мы к тому, что в результате этих многочисленных точечных «инъекций» в Основной Закон Россия сделает большой скачок к цивилизации западного образца? И первым, самым наглядным эффектом такой трансформации станет жесткая политическая конкуренция. Причем не привычные подковерные интриги за влияние, а открытая, институционализированная, подлинно политическая борьба, которая многократно усилится в случае снижения активности лидера или выбора неудачного варианта транзита.

Возможно, что на деле так и было задумано. Лидер намеренно создал большое количество параллельных государственных или полугосударственных структур, в которых разные «группы по интересам» отложат свои яйца. А потом драконы вылупятся и начнут борьбу друг с другом. Вернее, начнется эпоха подлинной политической конкуренции.

Но скорее всего, такой задумки не было. Политическая конкуренция в России, как жизнь во Вселенной, зародится не преднамеренно, а случайно. По неосторожности.

Впрочем, это очень по-нашему. В России всё начинается не так, как везде. Не по общим лекалам, а по своим собственным. Если снова вспомнить историю XVIII–XIX веков, когда весь цивилизованный мир увлекся идеями конституционной монархии, Россия пошла своим, кружным, путем. Причем перемены, по историческим меркам, произошли практически мгновенно и совсем не так, как ожидалось. В той же Англии реальные подвижки в сторону конституционной монархии начались еще в XIII веке, когда возник первый парламент, и сама монархия существует до сих пор. А в России самодержавие испугалось даже тени ограничения полновластия и развалилось менее чем за полвека (если считать с 1860-х), похоронив вместе с собой Великую Россию.

Вот и сейчас реальные перемены могут оказаться очень быстрыми и совсем неожиданными.

Да, борьба разных групп и отдельных персонажей за свои интересы и против друг друга есть и сейчас. Но эта конкуренция не политическая. Потому что, как правило, она происходит не в публичной сфере, а «за сценой», и по большей части — чужими руками. Все эти утечки в СМИ, вбросы и хайпы — лишь далекие отголоски неполитической борьбы за внимание лидера, за доступ к телу, за свое экономическое усиление, за ослабление противников…

Эта борьба не облечена в институциональные формы (партии, фракции, профсоюзы, организации гражданского общества) и открытые процедуры. Пока есть индивидуальный доступ к лидеру, то нет смысла тратить ресурсы на такие сложные способы обеспечить свой интерес.

Но теперь конституционные поправки приняты, и всё может очень быстро измениться. Подковерная борьба и интриги обретут политические формы и процедуры. Одни группировки «окопаются» в Государственном совете, вторые и третьи — в Совете Федерации и в Государственной думе, четвертые — в Совете безопасности. Для пятых политическим плацдармом станет правительство. Даже Конституционный суд получает значимое политическое влияние. Резко возрастет роль контрольно-надзорных и следственных органов — прокуратуры, Следственного комитета, Счетной палаты, потому что в результате конституционной реформы изменились их роль и статус, порядок формирования, система взаимодействия с другими государственными институтами и, что особенно важно, с главой государства.

Понятно, что сейчас трудно предсказать, как в итоге разложится институциональный пасьянс. Возможны разные комбинации. Одна группировка может контролировать несколько институтов, другая — получит в свое распоряжение единственный, но очень влиятельный орган. Но очевидно, что в такой ситуации для каждой из конкурирующих групп открывается большое поле именно политических возможностей для реализации и защиты их интересов. Одновременно это означает, что внезапно окажется по-настоящему важной роль партий (и особенно — парламентских фракций) и самого законодательного процесса.